8 апреля 2017 года в Центре независимых социологических исследований прошел семинар «Право на гендер: маскулинность», который является первым в цикле мероприятий, планируемых в рамках проекта “Право на гендер: повседневные практики современной России в свете гендерной проблематики”. Проект подготовлен выпускниками Европейского университета в Санкт-Петербурге Екатериной Хониневой и Андреем Тюхтяевым при поддержке и участии Europos renginiai ir iniciatyvos и Центра Независимых Социологических Исследователей и ориентирован на налаживание сотрудничества между активистами, правозащитниками и молодыми исследователями. На первом семинаре было представлено два доклада: доклад Веры Галиндабаевой (к. соц. н., ассоц. н. с. СИ РАН) «Головары» или «истинные буряты»?: репрезентации сельской маскулинности в Бурятии» и доклад Екатерины Ивановой (выпускницы ЕУСПб) “Разведенные отцы и алименты: контрибуция, обязательство или забота?”.

Головары vs«истинные буряты»: что значит быть мужчиной в Бурятии?[1]

Быть мужчиной в современном российском обществе весьма непросто, а еще сложнее картина становится на локальном уровне, когда общепринятые представления о том, каким должен быть мужчина и что он должен делать усугубляются противоречием норм городской и сельской жизни. На семинаре «Право на гендер: маскулинность», прошедшем в Центре независимых социологических исследований 8 апреля в рамках проекта «Право на гендер: повседневные практики современной России в свете гендерной проблематики», социолог Вера Галиндабаева (к. соц. н., ассоциированный научный сотрудник СИ РАН) рассказала о практиках сельской маскулинности в современной Бурятии и о тех проблемах, с которыми сталкиваются мужчины в процессе их реализации. Свой доклад она построила на анализе различных региональных СМИ: газет, интернет сайтов и страниц групп в социальных сетях.

В 1950-е гг. в Бурятии начинается интенсивный процесс урбанизации, и многие сельские буряты переезжают в город. Если в 1930-е гг. буряты составляли только 1% городского населения, то сегодня эта цифра выросла до 20%. Постепенно формируется городской бурятский рабочий класс, бурятская интеллигенция и дальнейшая миграция сельчан начиная с 1970-х гг. происходит уже в рамках оппозиции городской бурят ― сельчанин. Новоприбывшие буряты, а в основном это молодежь, которая приезжает учиться, не знают местных порядков, да и самой столицы республики Улан-Удэ, а потому встречаются в поисках взаимной поддержки и общения «на голове» ― так в просторечье называют памятник Ленину. Отсюда одна из версий происхождения слова «головары». Так кто же такие эти головары?

Прежде всего, следует отметить, что это слово используют горожане для названия сельских мигрантов и сообщают ему негативный оттенок. Если кратко, то сила есть ― ума не надо. По представлениям горожан головары «не очень умные»: «Главное отличие городского бурята от головара ― это интеллект». Вследствие этой особенности им трудно честно конкурировать за ресурсы с городскими соплеменниками и, например, при поступлении в вуз они используют свои родственно-земляческие связи. На русском говорят с сильным бурятским акцентом. Еще одной особенностью сельчан, по мнению горожан, является способность к открытому проявлению физической силы: «Агрессивные, не очень сдержанные люди».

Однако ситуация начинает меняться в 1990-е гг. когда в рамках процесса национального возрождения, черты «головарскости», имевшие однозначно негативный смысл трансформируются в свидетельства аутентичности, истинности национальной идентичности. Можно сказать, что это ответ сельских бурят на вызов, брошенный городскими жителями. С этой точки зрения уже не сельчане, а городские буряты, не знающие бурятского языка, видятся как не помнящие своих корней и свою культуру. В то время как выходцы из села воспринимаются как «истинные буряты», как эксперты в области бурятского языка, религиозных традиций и национальных видов спорта, таких как борьба и стрельба из лука.

Так что же значит быть мужчиной сегодня в Бурятии? По замечанию Веры Галиндабаевой, СМИ на этот вопрос ответа не дают. Эти противоречивые представления о мужской сельской маскулинности в образе «головара» и в образе «истинного бурята» сосуществуют с представлениями о нормативной городской модели маскулинности, которая бытует на региональном уровне. Однако, как замечает исследовательница, из опыта личного общения с современными городскими бурятами, горожане стремятся учить бурятский язык, восстанавливают связи с селом и обращаются к религиозным обрядам, что свидетельствует о попытке совместить нормативный образец доминирующей маскулинности с образом «истинного бурята».

Разведенные отцы и алименты: обязательство, контрибуция или забота?[2]

В современной России развод является типичным сценарием жизни – распадаются больше половины браков. К моменту развода во многих семьях уже есть дети, и вопрос об алиментах становится неизбежным. Статистика дает нам представление о том, каким образом это происходит в большинстве семей: 90% детей остаются жить с матерью после развода; юридически это означает, что алиментные обязательства ложатся на отца. При этом, около половины женщин отмечают, что не получают никакого содержания на ребенка, а те суммы, которые все-таки получают матери, редко превышают прожиточный минимум.

Почему в культуре, в которой роль мужчины как добытчика до сих пор остается одним из ключевых компонентов маскулинности, многие мужчины отказываются платить алименты после развода? На этот, а также другие вопросы постаралась ответить выпускница Европейского Университета в Санкт-Петербурге, Иванова Екатерина.

Кроме законодательных предписаний и некоторой статистики, нам мало известно о том, как на практике работают переговоры об алиментах и реализуются эти платежи. Качественная методология, в свою очередь, позволяет увидеть, каким образом это происходит на уровне рутинных практик, повседневного взаимодействия. Екатерина провела 17 интервью с разведенными отцами из Санкт-Петербурга и Москвы, на момент развода имеющих несовершеннолетних детей.

Исследование высветило несколько моментов, важных для понимания проблемы. Во-первых, отцы воспринимают алиментные обязательства не как отношения между ним и ребенком, но как отношения с бывшей супругой. Такое понимание созвучно с позицией алиментного права, но таит в себе потенциальные конфликты. Во-вторых, не существует практики выплат алиментов «в общем»: отцы выбирают разные формы содержания детей, в первую очередь, в зависимости от тех смыслов, которые они вкладывают в эти деньги. В-третьих, денежные трансферты, добровольные или вынужденные, задевают мужчин, влияя на то, каким образом они стараются выстраивать свою маскулинность после развода.

На основе интервью можно выделить четыре различных формы выплаты алиментов. Самой популярной формой оказались неформальные, но регулярные выплаты: определенная, заранее обговоренная сумма денег, которую мужчины отдает бывшей супруге ежемесячно. Это довольно привлекательная форма алиментов для мужчин: с одной стороны, мужчина честно выполняет свой отцовский - моральный и юридический, - долг, а с другой стороны, сохраняет ощущение контроля над своими деньгами и добровольности выплат. Матери в такой ситуации оказываются в уязвимом положении, ведь такие алименты – это договоренности без договора, и мужчина в любой момент может сократить сумму или вообще отказаться от выплат.

Конечно, у женщин есть законные методы борьбы – они могут подать в суд на взыскание алиментов. Однако, в таком случае, отношения между бывшими супругами переходят в другой модус взаимодействия: позиция матери, усиленная государством, требующая денег с отца в глазах мужчины теряет свою легитимность. Мужчины говорят об алиментах по суду как о аморальной контрибуции. Отказывая женщинам в праве требовать с них денег, они часто используют стратегии минимизации алиментов, путем сокрытия своих официальных доходов.

Формально являясь содержанием на ребенка, алименты намного больше говорят нам о том, как мужчины конструируют свою маскулинность. Заявляя о необходимости контроля над тратами, и даже лишая супругу алиментов на основании того, что она расходует их, с точки зрения отца, неправильно, на практике мужчины редко прибегают к действительному контролю над тратами. Этот контроль остается во многом декларативным, помогая выстраивать свою мужественность и переопределять властные отношения после развода.

Но если алименты – это один из инструментов для регулирования отношений с бывшей супругой и выстраивания своей идентичности, то что же выполняет основную функцию алиментов – заботу о благополучии ребенка? Как показало исследование, если отцы действительно хотят заботится о своих детях и оставаться вовлеченными в их воспитание, они выбирают несколько иные способы материального содержания. Так, например, отцы стараются выдавать деньги по ситуации – на конкретные покупки. Это, с одной стороны, позволяет им честно выполнять свои обязательства по содержанию, с другой стороны, быть в курсе того, что происходит в жизни ребенка. Некоторые мужчины даже платят алименты сразу в нескольких формах – выдавая формальную ежемесячную сумму, они формально выполняют обязательство, а отдельно участвуя в покупках, реализуют свое желание быть частью повседневной жизни ребенка.

Еще одной важной формой денежных трансфертов, которые часто ускользают от внимания, являются те деньги или вещи, которые отец отдает непосредственно ребенку. Смысл этих трансфертов совсем другой – они нужны не для того, чтобы содержать ребенка, а для того, чтобы показывать ему отцовскую любовь и заботу. Часто отцы проводят время с детьми в публичных пространствах города, посещая развлекательные центры, кино, музеи; отцы дарят детям подарки и дают деньги на карманные расходы – модель отцовской заботы, которая получила название “Disneylanddads” или, по словам информанта, «папа-праздник». Во многих случаях эта невидимая статья расходов может включать в себя значительные суммы.

Исследуя алименты, мы не должны сводить те деньги, которые отцы выплачивают на содержание детей к единой форме с одним смыслом. Необходимо понимать, что, кроме своей формальной задачи, деньги, которые отцы тратят на детей, включают в себя разные функции и наделяются разными значениями, становясь в одних случаях долгом и обязательством, в других – легитимной контрибуцией, в а третьих – искренней заботой о ребенке.