90-летие Бориса Максимовича Фирсова является основанием – поводом и причиной – писать о его жизни и его вкладе в советскую/российскую социологию. Для социологической общественности России сказанное – аксиоматично. Однако поясню, почему я хочу рассказать о нем и почему рассматриваю сделанное им не в рамках традиций юбилейного жанра, а в понятиях, стилистике биографического, человекоцентристского анализа истории отечественной социологии.

Борис Докторов

Беседуя с двумя лестницами

К 90-летию Бориса Максимовича Фирсова

90-летие Бориса Максимовича Фирсова является основанием – поводом и причиной – писать о его жизни и его вкладе в советскую/российскую социологию. Для социологической общественности России сказанное – аксиоматично. Однако поясню, почему я хочу рассказать о нем и почему рассматриваю сделанное им не в рамках традиций юбилейного жанра, а в понятиях, стилистике биографического, человекоцентристского анализа истории отечественной социологии.

Все очень просто. Мы – вместе уже без малого полвека, и для него, и для меня это весьма значительный период не просто времени, но жизни. Столько лет вместе, из них последние 25 – живя в разных странах, могут быть только люди, которых многое связывает. Когда-то я обращался к Фирсову по имени и отчеству, но уже несколько десятилетий и в нашем непосредственном общении, и в мысленном диалоге с ним он для меня – БМ.

Я осознанно строю этот текст из заметок. Во-первых, он предназначен для журнала, и поэтому текст должен быть достаточно кратким. Во-вторых, я уже немало написал о Фирсове, и мне не хотелось бы повторять сказанное. И в-третьих, – и это главное – наше общение, сотрудничество продолжается, и текст избранного формата мне будет легко наращивать.

1.      О Б.М. Фирсове – его многолетние друзья

Но, прежде всего, приведу несколько высказываний о Фирсове социологов, хорошо известных и авторитетных в нашем цехе. Они все познакомились и подружились еще в молодости и много лет поддерживали друг друга.

Начну с утверждения В.А. Ядова, который и ввел Фирсова в социологию: «Фирсов, и только он, смог создать главное свое детище – Европейский университет в Питере. Никто не верил в возможность осуществления этой сумасшедшей идеи: независимый, “прозападный” в смысле современный по мировым стандартам: по  содержанию, стратегии, организации обучения университет. Где? В России» [1]. И та же самая мысль Ядова, но высказанная не в журнале, а в обыденной обстановке. Недалеко от Института социологии РАН есть небольшой тайский ресторанчик, в котором Владимир Александрович несколько раз угощал меня как «американского гостя». Его там знали, знали его вкусы, он любил островатый суп из, по-моему, каких-то морских чудищ и водорослей. В тот раз мы говорили о петербургской социологии и, естественно, разговор зашел и о Фирсове. Их с Ядовым связывала давняя, еще с комсомольских времен, дружба. И вот  Владимир Александрович сказал: «Ну что мы, пишем статьи, книги. Вот Борис! Он создал Университет!».

В 2009 году, поздравляя Фирсова с 80-летием, В.Э. Шляпентох затронул постоянно волновавшую его тему – надежность социологической информации. Прежде всего, он отметил, что у потребителей социологических результатов есть только две альтернативы: верить или нет тому, что предлагается. И тогда становится ясным, что решающим фактором при принятии решения становится степень веры в честность социолога – личную и профессиональную. И далее: «Так вот, если бы директором одного из таких подразделений был бы Борис Максимович Фирсов, я бы поверил любой цифре... я верю каждому слову и каждой цифре, если за ними стоит Борис Максимович Фирсов. Ух, как мало его коллег я могу поставить рядом с ним!» [2].

В том же 2009 году, т. е. десять лет назад, именно с личностными, биографическими характеристиками Фирсова, с его стремлением заглянуть в себя и «прочитать» свое поколение А.Н. Алексеев связывал научную и гражданскую значимость книги Фирсова о послевоенном разномыслии в СССР и значение самого этого слова. Он писал: «Зато без “разномыслия” фирсовского теперь уже никак не обойтись социологу. Пошло словечко, термин, понятие гулять по свету, равно в научных и просто интеллигентских кругах. И станет – верю! – общесоциологической категорией» [3].

И закончу этот раздел словами о Фирсове из письма, полученного мною от И.С. Кона (20 января 2007 г.): «Борис— человек, совершенно исключительный по порядочности и надежности. Так было всегда». Это – обобщенная характеристика личности моего героя, и многое, что нам известно о нем, – следствия отмеченного Коном отношения Фирсова к окружающим и к своему делу.

2.      «Весна в ЛЭТИ»

Проиллюстрирую принципиальные слова Кона: «Так было всегда».

«Весна в ЛЭТИ» – это, возможно, первый культурный шок в Ленинграде после смерти Сталина. Здесь слово «весна» – так распорядилась история – оказалось созвучно введенному несколько позже Ильей Эренбургом слову «оттепель».

ЛЭТИ – Ленинградский электротехнический институт им. В. И. Ульянова (Ленина), ныне Санкт-Петербургский государственный электротехнический университет, – один из старейших российских вузов, основанный в 1886 году. Фирсов поступил в ЛЭТИ в 1948 году и закончил с отличием электрофизический факультет в 1954 году, получив специальность инженера-электрофизика. Работа в области нарождавшейся и мало понятной тогда радиоэлектроники не могла не привлекать молодых людей, уверенных в своих силах и думавших о будущем.

Однако у жизни – свои законы. Годы обучения в ЛЭТИ стали для БМ стартовой площадкой его активной общественной, организаторской, а затем научно-исследовательской деятельности, но не по приобретенной профессии. Сам он пишет об этом с горечью: «Я окончил Ленинградский электротехнический институт имени В. И. Ульянова (Ленина) в феврале 1954 г., получив диплом инженера-электрофизика с отличием. Однако вместо того, чтобы принять лестное предложение кафедры – поступить в аспирантуру ЛЭТИ и заниматься электронной оптикой, я стал общественным деятелем...» [4, с. 400].

Еще учась в школе, Борис очень хотел стать комсомольцем, И летом 1943 года, накануне 14-летия, его мечта осуществилась. Вскоре общественная отзывчивость и отличная успеваемость студента Фирсова были замечены его ровесниками, студентами старшего возраста, среди них были и фронтовики, и старших курсов, а также руководством ЛЭТИ. На третьем курсе (чудо!) он был избран секретарем институтского комитета ВЛКСМ. Понятно, такие решения не принимались без согласования с руководством института и районным комитетом комсомола, тем более что комсомольская организация ЛЭТИ была одной из крупнейших в Петроградском районе Ленинграда. Учеба Фирсова пошла по особому графику: пропускал лекции и семинарские занятия, однако продолжал получать только отличные оценки. В его понимании своего положения иначе и не могло быть.

В своих воспоминаниях «лучом света в темном царстве» заидеологизированной жизни студентов ЛЭТИ Фирсов назвал музыкальный спектакль «Весна в ЛЭТИ», рожденный будущими «технарями». Время показало, что эти слова – лишь скромное обозначение сделанного; в действительности историки культуры рассматривают этот спектакль как один из первых звонков, предвестников «оттепельных» изменений в культуре и жизни молодежи.

В 2006 году Петербургское телевидение показало видео «Весна в ЛЭТИ. 1953» и рассказало о рождении этого эстрадного самодеятельного спектакля – первого послевоенного советского мюзикла – и о команде авторов [5], [6].

Повествование петербургского историка, культуролога и журналиста Льва Лурье о «Весне в ЛЭТИ» начинается словами: «Здесь, на Аптекарском острове, весной 1953 года происходит эпохальное событие, значение которого современники сумели определить много позже. Здесь сразу после смерти Сталина было поставлено эстрадное представление студенческой самодеятельности Ленинградского электротехнического института, которое называлось “Весна в ЛЭТИ”. Тютчев писал: “Мы молодой весны гонцы, она нас выслала вперед”. Студенты Электротехнического института оказались этими самыми гонцами весны, гонцами оттепели».

Сталин умер 5 марта 1953 года, а уже 11 мая 1953 года состоялась премьера спектакля. Продолжает Лев Лурье: «Прошло меньше двух месяцев со дня похорон Сталина. А здесь, около Выборгского дворца культуры, огромная толпа – люди, откуда-то узнавшие, что здесь будет премьера “Весны в ЛЭТИ”, стараются проникнуть в этот зал. И хотя здесь две тысячи мест – много для города, но попасть невозможно – разбиты двери, люди лезут через крыши. Успех невероятный! Музыкальное обозрение из жизни студентов электротехников становится первой культурной сенсацией оттепели. Театрализованное представление, в котором не было ни одного профессионального актера, обсуждают маститые деятели искусств, в прессе появляются рецензии, билеты на очередные представления реализуются через театральные кассы города, часто с приличной нагрузкой. Спектакль исполнили 19 раз, из них четыре в Москве».

И вот на 10-й минуте видео мы слышим крайне важные для нашего повествования слова Михаила Смарышева, доктора технических наук, профессора ЛЭТИ, исполнителя одной из главных ролей спектакля. Сначала он вспоминает судьбу более раннего представления и говорит: «Сочинил эту поэму в стихах студент Анатолий Флейтман, сам он играл Мефистофеля и пел: “Люди гибнут за металл”, эти люди были студенты. Как-то нехорошо смотрелось, что советский студент гибнет за презренный металл, поэтому кончился этот вечер плохо, после него состоялось разбирательство в комитете комсомола, Флейтмана чуть не выгнали из комсомола». И затем: «Я же в те времена был членом культмассовой комиссии профкома. Я обратился к секретарю комитета комсомола, Боре Фирсову, с таким вопросом: “Нельзя ли сделать так, чтобы мы как бы под идеологическим надзором работали, а потом поставили интересную вещь?”». Не буду пересказывать видео, но считаю важным привести слова Светланы Петуховой, директора клуба ЛЭТИ:«ЛЭТИ всегда несло в себе самые передовые идеи, ведь и спектакль тот был возможен в то время, потому что одна из причин – секретарем комсомольской организации был очень незаурядный, очень талантливый человек – Борис Максимович Фирсов».

Что касается Фирсова, то тогда к нему моментально пришла известность смелого, самостоятельного комсомольского работника, совершенно не похожего «на стандартного комсомольского вожака сталинского времени». В действительности будущее показало, что «Весна в ЛЭТИ» раскрыла в Фирсове потенциал разномыслия и вывела на дорогу, которая привела его в социологию.

Прошло 66 лет. Сегодня – другая страна и другое время, иная культурная среда и сложно понять, почему, скажем, немудреный танец, который исполняли на сцене 12 девушек в купальниках, вызывал резкое сопротивление комсомольского начальства города. Однако Фирсов, с его, вообще говоря, еще небогатым житейским опытом и на тот момент незавершенным физико-инженерным образованием, уже обладал заметным зарядом коллективизма и потому оказался востребованным временем. Ему было дано понять и, что еще важнее, принять намечавшиеся новые тенденции в культуре и новые ожидания молодежи, уставшей от военных и первых послевоенных лет. Разве это не предрасположенность к анализу социума? И не действие социальной направленности? И не пример разномыслия?

На крутых поворотах дороги к социологии БМ иногда раздумывал: не свернуть ли с неё, не вернуться ли в ЛЭТИ и не поступить ли в аспирантуру? Но понимал, что поздно. «Весна в ЛЭТИ» стала точкой невозврата к инженерно-исследовательской деятельности. Судьба готовила ему иное.

3.      Две лестницы

10–13 июня 2017 года я по нескольку часов каждый день проводил с Борисом Максимовичем, и мы вместе пыталисьнайти в его досоциологической жизни события, которые подвели его к созданию Европейского университета в Санкт-Петербурге. Первые встречи проходили у него дома, последняя – в здании ЕУ. Для меня все это было настоящим праздником. И сказанное ниже – не воспоминания, все было записано сразу и размещено в фэйсбуке 21 июня, когда ощущение теплоты встречи еще в полной мере переживались мной.

Отправляясь в Питер, я понимал, что впечатления от встречи и разговоров с БМ мне захочется описать, тем более что все происходило в преддверии его дня рождения. Но этот сюжет возник сам собой, стихийно. Если бы я не побывал в Петербурге, его не было бы.

В 1935 году военнослужащий Максим Фирсов с молодой женой Лидией и шестилетним сыном Борей был послан служить в Ленинград и получил квартиру в доме на углу ул. Грота и ул. Профессора Попова на Петроградской стороне. Дом строился для строителей коммунизма: небольшие квартирки и помещения общего назначения: библиотека, комната для занятий музыкой, игр детей. Все это в прошлом, и, возможно, БМ – единственный или один из очень немногих жителей этого многоквартирного коммунистического дома, который помнит те времена. И, поднимаясь к нему на третий этаж, я подумал: а ведь ступеньки этой лестницы полнее всех могли бы рассказать о человеке, который шагает по ним более восьми десятилетий. У него были и основания, и возможности улучшить жилье, но он не делал этого.

Вот – радостный дошкольник бежит во двор, вот – школьник, переживший здесь все 900 дней блокады. Далее – студент радиофизик ЛЭТИ, на третьем курсе избранный секретарем институтского комитета ВЛКСМ, секретарь Петроградского районного комитета комсомола, секретарь обкома комсомола. Вот – 30-летний первый секретарь Дзержинского (исторический и культурный центр города) райкома партии – в те годы у него была огромная власть. Он отказался от предложения перебраться в Москву и работать в аппарате ЦК КПСС, и, как следствие, в 1966 году по этой лестнице начал ходить уже не партийный функционер, но директор Ленинградского телевидения. Старожилы города, телевизионные эксперты признают это время «золотыми годами» ленинградского телевидения. С этого поста Фирсов был освобожден как не оправдавший доверие партии: по телевидению в прямом эфире шли «не те» передачи. И вот – аспирант-социолог, начинающий обществовед... Прошли годы. По лестнице поднимается и спускается один из первых в стране исследователей процессов массовой коммуникации и общественного мнения и далее – организатор Социологического института РАН, создатель и первый ректор Европейского университета в Санкт-Петербурге.

И вторая лестница, точнее – переплетение лестниц, в здании Европейского университета на Гагаринской улице, бывшем особняке графа А.Г. Кушелева-Безбородко (В сентябре 2017 г. из-за тяжб с городским правительством Европейский университет был вынужден покинуть это здание). По ним провел меня тогда Фирсов. Ему было приятно рассказывать о том, что в Университете приведены в порядок несколько красивых залов, есть просторная современная библиотека, помещение для архива, «кошатник» – ряд комнат для профессоров. Я спросил его: «БМ, ты гордишься в душе сделанным?» – Он ответил: «Да».

4.      Поведано лестницами, или двухкоординатный анализ траектории жизни Фирсова

У меня нет таланта Феликса Кривина, он на многое «разговорил» бы эти лестницы... Они – не только говорящая часть пространства, мира Фирсова, они и образы, характеристики этого человека. Но кое-что они поведали и мне.

Итак... Условно жизнь человека можно рассматривать в двух временных потоках, в двух системах отсчета времени.

Во-первых, это хронологически упорядоченный набор всевозможных событий, образующих, создающих совокупное пространство его деятельности, разных форм активности, поступков и т. д. В этой объективной шкале времени жизнь человека выступает как элемент мира социальных отношений, в которые он в той или иной мере погружен, и прожитое каждым человеком может сопоставляться с событийной канвой его современников и представителей других поколений.

Во-вторых, это – индивидуальное время, которое не линейно, а спиралевидно, циклично, оно задается полной или частичной воспроизводимостью однотипных событий в жизни человека. Речь идет не о рутинной смене дней и ночей или времен года, хотя для некоторых людей, профессий это крайне важно, но об особых ситуациях, в которых воспроизводится индивидуальный опыт человека, в которых он принимает решения, базируясь на присущем ему множестве социальных ориентаций, ценностей и представлений.

В задуманном мной повествовании доминирует хронологический подход, тем не менее невозможно, обсуждая продолжительную и многособытийную жизнь БМ, постоянно двигаться лишь по линии бега времени, т. е. от ранних событий к более поздним; это движение будет иметь более сложную конфигурацию. Таким образом, просматриваются две тематические линии, насквозь пронизывающие анализ жизнедеятельности Фирсова и образующие каркас такого историко-биографического исследования.

Следуя вдоль одной линии, назовем ее «биографичностью деятельности социолога», надо внимательно слушать лестницу на ул. Грота – она поможет выстроить своего рода объяснительную модель тематического ряда исследований, проводимых в разные годы БМ. Другими словами, я попытаюсь представить, предложить не россыпь тем, изучавшихся и изучаемых им, а некое хроно- и логическое их упорядочение. Рассмотрение большого числа биографий американских и российских социологов позволило мне еще несколько лет назад заговорить о «биографичности» их творчества – в той мере, в какой биографично то, что делают композиторы, представители изобразительного искусства, писатели и особенно поэты. Но если биографичность творчества художников — в широком смысле — общеизвестна, то о биографичности социологической деятельности известно мало.

В чем она проявляется? Область и характер ее проявления много шире, чем нам может показаться на первый взгляд, но все это требует направленного изучения с точки зрения социологии и психологии научного творчества. Однако в любом случае оправданно говорить о высокой степени биографичности самого выбора профессии «социолог». Оказывается, что течение жизни «заводит» человека в то узкое социально-культурное пространство, в котором — с учетом его предыдущего опыта — вероятность избрания профессии социолога оказывается уже немалой. Путь в это неширокое пространство может быть указан прочитанной книгой; беседой с человеком, подсказавшим – осознанно или нечаянно – дорогу в будущую профессию; интересом к близким к социологии предметам в школе; расположенностью к общественной, социально направленной активности. Также весьма биографичен и выбор первых исследовательских направлений. Но и в дальнейшем деятельность социолога становится «автоматически» биографичной: каждый его новый шаг в жизни и профессии – продолжение пройденного маршрута.

В рамках обозначенной логики второе главное аналитическое направление назовем «разномыслием». Если существование первой «оси» имплицитно любому историко-биографическому исследованию, то вторая «ось» подсказана развитием жизни и творчества Б. М. Фирсова. Таким образом, в моем понимании, серьезный, направленный анализ биографии БМ может развиваться в пространстве двух координат: «биографичность» и «разномыслие»; в последнем случае многое лучше известно лестницам особняка графа Кушелева-Безбородко.

Биография Фирсова стала постепенно раскрываться мне в начале 1970-х, в первые годы нашей совместной работы. Уже тогда Фирсов, которому было лишь слегка за 40, обладал огромным и многообразным житейским опытом, великолепными организационными навыками, многочисленными знакомствами в кругу либеральной творческой интеллигенции и опытом проведения социологических исследований.

На моем «коромысле» жизненных весов было 30 лет, из которых почти две трети приходилось на годы обучения: школа, изучение математики в университете и в аспирантуре и трехлетней обработки социологической информации. Сегодня я думаю, что интуитивно ощущал потребность в общении с человеком старше меня с целью уточнения своих политико-идеологических и жизненных ориентиров. Уже тогда меня привлекали в Фирсове политико-социальные и нравственные аспекты его жизненного пути и та открытость в обсуждении всего поля тем, которых мы касались в нашей работе в неформальных беседах.

Дискурс «разномыслия« в наших обсуждениях с Фирсовым присутствовал всегда, но впервые явно обозначился в январе 2005 года, когда оканчивалось наше биографическое интервью, названное Фирсовым «...О себе и своем разномыслии...» и сразу опубликованное в петербургском социологическом журнале «Телескоп» [7].

После ответа Фирсовым на серию моих вопросов о прожитом и сделанном, после рассказа о завершении его ректорства в Европейском университете естественно было спросить: «...и теперь что?..» И здесь БМ сказал, что он стал главным научным сотрудником Университета и получил два гранта на поддержку своих инициативных научных проектов. Мой последний вопрос в интервью был таким: «Меня интересует выбор тобой тем для этих грантов. Они – продолжение коммуникационных исследований, этнографических поисков, наблюдений последних лет за тем, что происходит в стране? Почему именно эти темы?» Ответ был для меня неожиданным, его завершающую часть приведу полностью:

«Фонд Фордаподдержал еще один мой проект – “Разномыслие в России 1953 – 1991 гг.: идеи, носители идей, роль культуры, искусства и науки”. Тема этого проекта – социальная история разрушения монолита советской системы. Бесспорно, что эта история будет многократно переписываться ввиду постоянного открытия новых фактов и документов. Но все же я вижу особую пользу в том, чтобы она была предложена теми, чья сознательная жизнь и деятельность пришлась на советское время.

Результаты исследования я намерен изложить в книге, соединив их с личными впечатлениями о событиях прожитой жизни. Про часть событий я смогу сказать лишь то, что я их формальный свидетель и современник. Линия судьбы такова, что они не стали источником и причиной моих глубинных переживаний в моменты и периоды их свершения. Рефлексия во многих других случаях наступит позднее, в более зрелую пору жизни, когда придется с головой погружаться в волны исторических перемен, определять, а то и переопределять свое отношение к тому, что происходило в твоей же собственной стране. Человеческий, профессиональный, да и гражданский долг станут главными причинами напряжения памяти, мобилизации творческих сил и настройки моего сознания на волну анализа разномыслия, включая мое собственное в тех случаях, когда оно возникало. Я постараюсь не столько оглядываться на былое время, сколько понять его в необходимых деталях в назидание самому себе и для пользы вечной молодых граждан новой России, воспринимающих советскую эпоху понаслышке».

И действительно, в 2008 году была опубликована книга Б.М. Фирсова «Разномыслие в СССР. 1940 – 1960-е годы» [4], а через два года под его редакцией вышел сборник материалов научной конференции «Разномыслие в СССР и России (1945 – 2008) [8]. Задуманное сделано. Иначе и не могло быть.

Заключения не будет, напротив, будет новость. К читателям только что пришла новая книга БМ «Невосторженные размышления. Научные и культурные элиты Петербурга на переходе: интервью 1995 – 1996» [9]. Она – снова о разномыслии. На сей раз повествование состоит из серию интервью с представителями разных профессий, которых можно охарактеризовать как «сообщество разномыслящих людей».

Но и это не все. Приведу заключительный абзац предисловия вышедшей книги: «Читателю предстоит еще одна встреча с героями этой книги — респондентами 1995 – 1996 годов, с теми, кто здравствует и поныне. Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге готовит второй том «Невосторженных размышлений» — сборник повторных интервью, проведенных в 2018 году».

Источники

1.      Ядов В.А.Феномен Фирсова // Социологический журнал. 2009. № 2 http://jour.isras.ru/index.php/socjour/article/view/1081/1035​​​​​​​.

2.      Шляпентох В.Честность ученого https://polit.ru/article/2009/06/22/firsov80/.

3.      Алексеев А.Н.Совершенно-летие Бориса Фирсова https://polit.ru/article/2009/06/22/firsov80/.

4.      Фирсов Б.М.Разномыслие в СССР. 1940–1960-е годы. СПб.: Изд-во Европейского университета в Санкт-Петербурге: Европейский Дом, 2008.

5.      «Весна в ЛЭТИ. 1953». (Видео) https://rutube.ru/video/a1be75471f6a560456050f1fb1cb7310.

6.      «Весна в ЛЭТИ. 1953». (Транскрипт) https://www.5-tv.ru/programs/broadcast/501209/.

7.      Б.М. Фирсов: «...О себе и своем разномыслии...» (Интервью Б.З. Докторову) // Телескоп: наблюдения за повседневной жизнью петербуржцев. 2005. № 1. С. 2–12 http://www.teleskop-journal.spb.ru/files/dir_1/article_content1202893545365654file.pdf .

8.      Разномыслие в СССР и России (1945–2008). Сборник материалов научной конференции 15–16 мая 2009 года / Под общ. ред. Б.М. Фирсова. СПб.: Изд-во Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2010.

9.      Невосторженные размышления. Научные и культурные элиты Петербурга на переходе: интервью 1995–1996 / Ред.-сост. Б.М. Фирсов, Н.В. Печерская. СПб.: Изд-во Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2019.